Ну, жизнь диктовала: на святках колядовал, в архангельском Заостровье церкву реставрировал, Манежную площадь копал, фольклор пел (гордо, в кафедральном соборе Бремена), осьмогласие учил, в одиннадцать лет помнил наизусть Рюриковичей и Романовых с датами и военную историю по энциклопедии штудировал, в монастырях жил, проехал пол-страны, почти весь Русский Север, говорил с людьми, знаю, что значит у поморов палка, поставленная у крыльца, как ткут на кроснах, какими словами вызывали дождь и останавливали кровь.

Я должен топить за нацбилдинг на фундаменте великого прошлого. Но не топлю.

Потому что кабели обрублены. Нет связи со страной, чью историю я учил и чьи последние отголоски слышал. Погрузилась под тёмную воду как Атлантида. Изредка над местом утопления встают миражи и выплывают из пучины артефакты. На суше ей посвящены музеи и временные выставки. Попытка поднять со дна провалилась.

Но что интересно: жить с дырой на месте национального чувства лишь на первый взгляд тяжело.

Время нацгосударств уходит. Ещё долго будет уходить. Однако, по-любому, строить сейчас национальное государство — всё равно, что запускать стартап про купоны или ещё по какой-нибудь устаревшей модели. Не вовремя, мир шагнул вперёд, ты прогоришь. Тем более, на стройку рвутся такие прорабы, что обратно под плинтус не загонишь.

Страны неуклонно превращаются в корпорации, и специалист с предпринимателем выбирают себе паспорт, а не паспорт выбирает их. Через 10 лет смартфон или иное устройство будет переводить речь иноземцев и произносить вам в наушник.

Культуры остаются, но всё меньше влияют на самосознание — становятся традициями, археологическим слоем. Это прекрасно, во-первых, потому что ты личность, а потом русский-японец-испанец, а во-вторых, потому что глобализация напрямую связана с прогрессом, а прогресс ведёт к снижению насилия.

То, что я колядовал, реставрировал, ездил, узнавал, переживал — моя личная история. Я стою на этом опыте, но он не предмет моего безумия. Чтобы освободить ум, надо перестать быть националистом.