События последних недель: до конца не ясно, что за ними стоит, может быть, совсем не то, о чём мы думаем, но более-менее понятно, к чему они ведут. Они обозначают тенденцию к поляризации, пока очень слабую, но всё же наметившуюся.  Вопрос «ты за кого, за Путина или за Медведева» перестает быть анекдотичным. Но он ещё не дошел до надлежащей степени серьезности. Кто тут кому противостоит, очевиднее, чем что тут противостоит чему, если верен сам тезис об имеющемся противостоянии.

Максим Кононенко характеризует дилемму Медведев-Путин следующим образом:

«Важнейший выбор состоит в том – вперед или назад? Не вправо и влево – а вперед или назад. Мы хотим остаться в России, которой тысяча лет (включая даже большевиков, которые, несмотря на некоторые метания в двадцатых оставили-таки Россию такой, какой она была и до них). Или мы хотим убраться из этой России и измениться, как изменилась Япония.»

Условность этого описания соответствует условности гипотезы о том, что при большевиках Россия осталась «нетронутой». Многие могли бы, прочитав эти строки, сказать: чтоб она всегда так «оставалась неизменной», как в 1933 г. в сравнении с  1913 или в 1953 в сравнении с 1933-м. А что такое это «вперед»? Куда конкретно и где этот «перед», где зад? В современном мире не всё так с этим ясно, как было 15-20 лет назад. Ирония с заголовком «Роисся вперде» не заставляет себя долго ждать:

«почему бы… вместо создания движения в поддержку модернизации не создать движение модернизации? То есть – повышать производительность труда, использовать современные технологии, лампочки в квартире, наконец, заменить на энергосберегающие? Причем без всяких учредительных конференций».

Действительно, формально цель вроде бы очевидна: вперед – это куда-то туда, где производительности труда как в Японии, количество лауреатов Нобелевской премии на душу населения как в Америке, качество продукции как в Германии, уровень жизни как в Швейцарии, социальная защита, как в Швеции, работоспособность населения как в Китае, отсутствие коррупции, как в Норвегии и т. д. Но только это внешние признаки искомого социального состояния и совершенно непонятно, как достичь «светлого завтра», с чего начинать, как продолжать. В начале XXI века никто достоверно не знает, где расположился «вперед». То ли он ближе к Китаю. То ли ближе к Европе. А может, всё еще сложнее.

Даже если редуцировать его к «высоким технологиям». Общеизвестно, как их «развивать». Ну, действительно: как-как развивать… просто: свести задачу к предыдущей. Развивать технологии – это значит получить бюджет на «развитие технологий». С этим-то  всё в порядке. Но никто не знает, как сделать так, чтобы они, эти технологии, развивались сами. Когда, чуть только не повторяя мысль Кононенко, Владислав Сурков заявляет что «теперь наша идеология – это технологии», легче не становится. Сие есть слова человека, бюджет получившего, и не более. Но, во-первых: а когда оно (у Суркова) было иначе? Во-вторых, «физика вместо лирики» приводит к деградации физики в лирику. Это мы уже проходили в 60-х – 80-х – 90-х. В-третьих, где технологии, а где пиар-политтехнологии, какова дистанция между ними?

В описании «идеологии» настоящего, кстати, Кононенко закономерно оказывается более красноречив, нежели в дешифровке целей будущего. Для него и для многих Медведев отличается от Путина тем, что один внедряет высокие технологии, пописывая в Twitter и общаясь с Джобсом, другой внедряет «стабильность», разъезжая на «калине» и общаясь с «байкерами». Иногда они ещё продюсируют кино. Таковы, с данной точки зрения, наиболее существенные занятия лиц, претендующих на статус главных пиарщиков земли Русской, пока Сурков отвлекся на «просто технологии». На указанном фоне стремление свести «всё» к соперничеству пиар-образов и личностей из различных команд, претендующих на бюджеты, уже проявилось и будет давать о себе знать неоднократно. 

Оспариваются не столько сами заявления/намерения альтернативного лидера, сколько их серьезность. Люди, по тем или иным причинам ассоциирующие себя с Путиным, чаще выбирают не прямую критику, а скорее осмеивание и иронизирование, умаляющие значимость того, что говорят и предпринимают «другие». Те отвечают аналогично, но более сдержанно. Зачастую удары наносятся не напрямую по Путину, а куда-то рядом. Трудно отделаться от ощущения, что по крайней мере часть «волны», которая покатилась от стен Кремля в адрес Лужкова и Лукашенко, адресована тому, кто в общем-то не так уж далеко ушел от этих «икон стабильности». Согласно православной традиции, скрытый смысл иконоборчества ничем не отличается от пагубного безбожия.

Если противоположная сторона готова подставиться и предложить более существенный повод для разговора, нет такой стандартной риторики, к которой не отказались бы прибегнуть «оппоненты», чтобы заклеймить или пригвоздить. Дело выглядит так, будто устремления «других» отвергаются на корню только потому, что это «не наша» инициатива, это инициатива «того парня», точнее, парней, окружающих  его и делающих ставку на него. Знаем мы их «модернизацию» тире «консерватизм» в тройных кавычках, читается между строк, всё это сводится к тому, что они хотят изыскать предлог пододвинуть нас, изобрести повод объявить нас устаревшими или незрело-увлекающимися и списать в архив! А вся разница только в новом пиар-языке, точнее, в диалекте, который они объявят нормой, чтобы оттереть и заархивировать нас с нашим «старомодным» или, напротив, чересчур продвинутым сленгом.  Ну, а мы, если что, могём этот сленг не хуже вас освоить, и что вы тогда будете делать? У вас «Россия вперед»? Нет, это у нас «Россия вперед» на два дня раньше! Ценность слова и мысли уступает ценности звука. Что говорят, не имеет никакого значения, важно только «кто говорит» и насколько громко. Громко говорить будем мы.

Такая точка зрения распространена, и для неё имеются основания. Как пишет  Андрей Ашкеров («Россия и рубежи»):

«…слова медведевской статьи звучат сегодня как гулкое эхо. Они кажутся цитатами без срока давности, а значит имеют не большее политическое значение, нежели ораторские сентенции риторов древности. Чем абстрактнее формулируются принципы добра, тем выигрышнее смотрятся они на фоне половинчатого, фальшивого, сплошь состоящего из недомолвок дискурса зла.

Это простейший код любого морализаторского рассуждения: превозносить добро, превращая его в чистую абстракцию, которая играет гранями и переливается на фоне «отдельных недостатков». Но само существование этих «недостатков», кажется, нужно только для того, чтобы оттенить великолепие благих намерений».

В то же время, люди, стремящиеся придать противопоставлению президента и премьера более серьезный характер, сначала в теории, а потом и на практике, есть, и их становится больше (к их числу, с оговорками, принадлежит и Ашкеров). 

Несмотря на «осторожный оптимизм» уже комментировавшейся статьи Александра Морозова в «Русском журнале», трудно не заметить, что «медведевские» впереди по попыткам «уйти в отрыв», в первую очередь, благодаря деятельности Глеба Павловского, который уже давно идеологически оформляет отделение Медведева от Путина, издалека подталкивая первого к большей активности. Игорю Юргенсу удался ещё более заметный шаг в данном направлении. Затронув вещи, наипринципиальнейшие для будущего власти в России и, соответственно, будущего России, он вызвал бурную агрессивную реакцию, которая, видимо, и являлась одной из целей. К его выступлению мы ещё вернемся. Сам Медведев также принялся изрекать программные сенсации, использовав для этого площадку Ярославского форума. Обозначен вектор перехода от «что» к «как», от «развиваемых технологий» к мыслям об обществе, в котором технологии развиваются. Мысли пока не приведены в систему, но направление интересное.

Аналогично Павловскому и Юргенсу ярко выраженные радикальные адепты  размежевания представлены и в другом лагере. Начнем с того, что «на руку» «путинским», как обычно, играет Станислав Белковский. В своё время он потратил немало сил, провоцируя Путина остаться во власти, с подозрительной  настойчивостью третируя тогдашнего президента как слабака, подавленного неподъемным бременем лидерства. Теперь именно он запустил в оборот байку про так называемую «перестройку 2»,  радостно подхваченную и интерпретированную на привычный конспирологический лад.  

Белковский говорит о перестройке как политтехнологическом маневре прикрытия и отвода глаз. Однако в головах его возбужденных читателей мифологема приобретает форму глобального заговора с целью очередного искусственного развала президентом любимой родины. Те, кто думают таким образом, не сомневаются в осознанной спланированности всех действий Горбачева в 80-х годах вплоть до передачи власти Ельцину. Народное политическое чутье подсказывает им приписать «медведевским» решение повторить полюбившийся сценарий и еще раз сознательно пройти путем, которым так же в ясном уме и памяти шествовал Горбачев в годы «перестройки-1». Им совсем не кажется заслуживающей внимания мысль о том, что может существовать объективная потребность «начать что-то менять», а любые изменения создают дополнительный риск не потому, что кто-то хочет «жить рискуя», а просто от того, что «вот так устроен мир». В складывающихся условиях они считают необходимым обратиться к Путину с надеждами, что он образумит опасно зарвавшегося ученика.

Данный миф способствует сплочению путинского лагеря, но это по-прежнему не лучший вариант. Против чего люди собираются, худо-бедно понятно, даже если образ врага они себе придумали. Но во имя чего? В чем состоит позитивная путинская программа, помимо дружбы с байкерами? Когда, наконец, он даст свой реальный развернутый ответ на вызовы времени? Даже те, кто склонен идеализировать 2007 год, находясь под впечатлением перестроечного мифа,  говорят о «конкретизации и заострении» «той самой идеологии середины нулевых», де-факто признавая её несовершенство, неполноту и ограниченность.

Березовский активно помогал веровать в Путина в 2001 – 2004 гг. Ющенко, Саакашвили и Буш помогали веровать в него в 2004 – 2008. Нужен ли ему Медведев сейчас с той же самой целью или дело в чём-то другом?

Продолжение следует.