О власти либо плохо, либо никак. Чего ее хвалить. Мне понравилось, когда Владимир Путин сказал: «Президент РФ — всего лишь наемный менеджер с фиксированным сроком». Но это всего лишь слова. Потому что власть — невидимый газ, который травит и развращает. Это мы наблюдали практически без исключений на примере всех руководителей. В начальственных кабинетах так все устроено… Недавно я снимался в Кремле. Там такая прохлада, кондиционеров не слышно. И прически аккуратные. И языки становятся мягкими. Идет переработка человеческого материала. Они сами того не замечают. Любая власть, как каша из горшка братьев Гримм, начинает разрастаться, выходить из-под контроля.

Художник, как мне кажется — так я воспитан, — должен быть априори против государства как аппарата, через который правящий класс реализует свою власть. Систему насилия над человеческой природой. И поскольку художник — главная экологическая охрана человеческой природы, то он противостоит всем этим искусственно созданным органам насилия.

Когда мы говорим о двуаде: власть и интеллигенция — забываем третью составляющую общества — народ. Власть для народа — исключительно сила подавления. Такое сложилось у нее амплуа. Она властвует и господствует. А тут «прослойка», художник, который любезен народу за то, что «чувства добрые я лирой пробуждал». Художник самим естеством своим призван восславлять свободу. Но для этого он должен быть подлинным, а не придворным художником.

А век, мне кажется, стал еще более жестоким. В моей 47-летней жизни нежестоких лет могу насчитать всего несколько… Пору перегруппировки формаций — с Горбачева и до 1993-го, когда между властью и обществом наладился какой-то диалог. Когда этот гигантский колосс СССР пал, причем почти бескровно. Да и расставались мы тоже достаточно беззлобно. Злоба полезла позже, лет 10 назад. Наши разборки с Украиной, Грузией, Белоруссией, не говоря уже о Киргизии — это возбуждение фантомных болей. Простым людям игра мускулов, махание газовыми шлангами ни к чему. У нас своих дел и болезней накопилось столько, зачем на эти фантомы отвлекаться.

По-моему, где-то с середины 90-х стало понятно, куда все идет. Когда властью начали активно торговать. Сначала, ладно, за саму власть бились. Стреляли из танков по парламенту. Потом все, кто при серьезных кабинетах, стали капиталистами. Как в народе говорят: «Наворовали. Ну? Пришли новые. Наворовали. Ну?» И что они делают? Чтобы не отняли краденое, вводят специальные законы. Законы, направленные на то, чтобы завоеванное в основном неправдами отстоять и умножить. Законы эти мешают мне жить. Они унижают мое достоинство даже тем, каким языком составлены. Не человеческим, языком для «казенного дома». Языком, понятным лишь гоголевским коллежским регистраторам. Тем чиновникам разного звена, кто нынче именует себя «менеджерами». Их страшно много. Для них и создан этот «регистраторский» язык. Нормальному человеку разобраться в нем невозможно. В одной известной злословной телепередаче цитировали Уголовный кодекс, в котором написано: «Изнасилование лица… лицом». Это как? Вы себе это представляете? Самая большая забота судьи в российском суде — не процесс, а написание этой казуистической античеловеческой лексикой приговора живому человеку.

Бюрократия существует везде. Но не ограниченная законом, ответственностью, она начинает вздуваться. Ее клетки перерождаются, начинают неуправляемо делиться. Это опухоль, оккупация общества на клеточном уровне. Тут сказали, что в Америке около миллиона служащих в системе безопасности, что это много для охраны 350 миллионов. Ну смешно: зачем показывают? Если на 140 миллионов у нас их сколько? Миллионов 10? 15? Фуражку надел, и у тебя уже власть. И пистолет. Значит, можешь трясти население… за карманы.

Что бы ни говорили про Ельцина и Горбачева, они люди прежнего времени. Два совершенно разных человека, но еще с каким-то пониманием чести. С какой-то долей романтизма. Даже сейчас, когда все махнули рукой, Горбачев делает попытки очеловечить власть. Безуспешно.

Раньше в партбюрократию шли не из-за того, что денег много. Протекция была. Но люди все-таки медленно поднимались по красным ступенькам. Завод — партком — райком. Чтобы сильно выдвинули, лет десять приходилось побегать… Сейчас схема проста: звонок — транш — кабинет.

Что еще огорчает? Нас загружают псевдоинформацией. Федеральные «Вести» должны сообщать людям новости за день. Я не понимаю, зачем мне знать котировки Центробанка Китая? Почему я должен быть погружен в ежедневный распорядок дня премьера? Вот он посетил комбайновый цех «Ростсельмаша», приехал на Harley Davidson встречаться с байкерами. Мне это зачем? Для чего на такую пиар-информацию тратятся деньги налогоплательщиков? Расскажите что-нибудь еще. Про философию. Про жизнь людей, а не только упырей, убивающих стариков из-за жилплощади. И не убеждайте меня, что мне это нужно. В других странах с экранов не льется столько пены.

Впрочем, не так все ужасно. Я пришел на программу «Жди меня». Боялся подсадок. Боялся, что это не настоящее. Что не выдержу эмоционально. Там весь зал на таком диком нерве. Искру надежды может высечь подлинная человеческая трагедия. Сериал «Школа» показался мне современным и вполне художественным высказыванием о сегодняшнем дне.

А сами художники на поклоны власти были падки в разные времена. Не сегодняшняя это проблема. Вот артисты пишут в правительство Москвы. Я такой-то… звание… И получают квартиры за государственные деньги. Я тоже собрался было написать, чтобы дали… Но потом ведь попросят подписать письмо, чтоб, типа, Ходорковский сидел! И так было всегда. Раньше просто потише, не так публично, потому как — неудобно. А сейчас — плевать, «быльем покати — трава не расти». У каждого свои проблемы: квартира, новое здание для труппы, гастроли, звание.

Признаюсь, в 2003-м, когда госпремию мне вручал Путин, я искренне хотел сказать: «Освободите Лимонова!» Не в микрофон, ему лично. Но не нашел его глаз, и от этого… как жаба, изо рта выскочило: «А вам я желаю выдержки и терпения в тех вызовах, которые готовит нам время». Потом про эту свою лажу рассказал Ивану Сергеевичу Бортнику, он посочувствовал: «Надо было 150 засадить, все бы и удалось».

У нашей иерархии своя разновидность — византийская. То есть пропасть между ней и народом о-го-го. И характерно, что не только президенты, но и их окружение: администрации, пиар-службы быстро теряют «ориентиры», ощущение в пространстве страны. Парят где-то там, над рубиновыми звездами. Народ сверху кажется насекомыми: «материалом», терпилами. Это Византия, отягченная коммунистическим прошлым.

С равенством и свободой у нас вообще традиционно плохо. Зато с братством — полный порядок. В смысле — «брат», «братан», «послушай, брат», «это в тему, брателло». Такая у нас «братская страна».

Что касается диалога с властью — не знаю. Нужен ли он? По-моему, самое правильное — в упор ее не замечать. Она ж в каком-то смысле виртуальная. Мы сами ее значение сильно преувеличиваем.

В 1994-м мы с Андреем Васильевым делали программу «Акт». В эфир вышло четыре «Акта»: «Художник и алкоголь», «Художник и внешность», третий выпуск, новогодний, был дайджестом первых двух, четвертый — «Художник и эротика». Пятый с показа сняли. Он-то и назывался «Художник и власть».

В начале передачи был черный экран, на котором появлялись буквы:

«Лир: «Мой милый шут, средь собственного горя мне также краем сердца жаль тебя». Шут поет: «У кого ума крупица, тот мороза не боится…»

У шутов была привилегия: они имели право говорить истину в лицо могущественным владыкам.

Дальше у Шекспира Шут изрекает мудрое пророчество:

Когда попов пахать заставят,
Трактирщик пива не разбавит,
Портной концов не утаит,
Сожгут не ведьм, а волокит,
В судах наступит правосудье,
Долгов не будут делать люди…
Тогда придет конец времен,
И пошатнется Альбион.
И сделается общей модой
Ходить ногами в эти годы.

Более 400 лет прошло, а мода «ходить ногами» так и не наступила…