Второе, про ревзинскую апологию разгрома. По-моему, это очень интересный документ. Ревзин пишет, что ощутил себя "в типичном состоянии реформатора в России, то есть в состоянии провала". Надо признать, что и поведение и ход мысли примерно типичные для реформатора в России. Во-первых, бросается в глаза повторяющийся тезис о том, что горожане - они как животные, ведомые инстинктом и неспособные свое поведение осмыслить. У реформаторов 25-летней давности на этом месте был единственный хорошо усвоенный марксистский тезис - о том, что бытие определяет сознание - а у Ревзина и вовсе слово "инстинкт". Рефомратор уменьшился в масштабах, соответственно проекту. Но вывод следует один и тот же: ничего этому тупому люду не втолкуешь, и пробовать бессмысленно. На этом параллели не заканчиваются. В обоих случаях проводимые реформы, отчасти в силу ограниченности замысла и отчасти в силу топорности исолнения, являли собой убогое подобие - или убогий фрагмент - декларируемой цели. И в обоих случаях автор "реформ" уверен, что то, что предполагаемым бенефициарам реформ в процессе их проведения становится невыносимо плохо, не имеет никакого значения. То есть, вообще говоря, сравнение, сделанное Ревзиным, очень точное и хорошее. Он, правда, его проводит, потому что хочет показать, что уродливая московская имитация современной городской среды так же глубоко непонята гражданами как уродливая российская имитация рыночной экономики. Но задуматься стоит вот о чем: о том, что реформы, не берущие в расчет пожелания и страдания граждан, обречены. Потому что они проводятся старыми античеловечными институтами, их целью вовсе не является разрушение этих институтов, и совсем наоборот - они в конце концов неизбежно послужат укреплению этих самых институтов. То есть и не реформы они никакие, что и правда - и типично, и провально.Первое, про анти-дюрекс. За две недели до того, как пришли за Durex, персонаж по имени Игорь Белобородов, кандидат, между прочим, социологических наук и руководитель, прости господи, сектора демографии, миграции и этнорелигиозных проблем Российского института социологических исследований при президенте, сообщил Мосгордуме, что от презервативов бывает СПИД. А еще за две недели до этого я, так получилось, оказалось рядом с этим рыжебородым Белобородовым, когда он хвастался перед грузинскими товарищами в Тбилиси, как эффективно из России вытурили всех иностранных агентов и как после этого Познер сказал по телевизору, что из-за отъездов иностранцев теперь будет СПИД, но вот увидите, будет совсем наоборот: не будет иностранцев - и не будет СПИДа. Это я даже не конспирологию развожу, потому что я не думаю, что есть какой-то там сговор противопрезервативный - я думаю, что есть какая-то каша, в которой разливаются какие-то гадости, вот, например, такая.

Второе, про ревзинскую апологию разгрома. По-моему, это очень интересный документ. Ревзин пишет, что ощутил себя "в типичном состоянии реформатора в России, то есть в состоянии провала". Надо признать, что и поведение и ход мысли примерно типичные для реформатора в России. Во-первых, бросается в глаза повторяющийся тезис о том, что горожане - они как животные, ведомые инстинктом и неспособные свое поведение осмыслить. У реформаторов 25-летней давности на этом месте был единственный хорошо усвоенный марксистский тезис - о том, что бытие определяет сознание - а у Ревзина и вовсе слово "инстинкт". Рефомратор уменьшился в масштабах, соответственно проекту. Но вывод следует один и тот же: ничего этому тупому люду не втолкуешь, и пробовать бессмысленно. На этом параллели не заканчиваются. В обоих случаях проводимые реформы, отчасти в силу ограниченности замысла и отчасти в силу топорности исолнения, являли собой убогое подобие - или убогий фрагмент - декларируемой цели. И в обоих случаях автор "реформ" уверен, что то, что предполагаемым бенефициарам реформ в процессе их проведения становится невыносимо плохо, не имеет никакого значения. То есть, вообще говоря, сравнение, сделанное Ревзиным, очень точное и хорошее. Он, правда, его проводит, потому что хочет показать, что уродливая московская имитация современной городской среды так же глубоко непонята гражданами как уродливая российская имитация рыночной экономики. Но задуматься стоит вот о чем: о том, что реформы, не берущие в расчет пожелания и страдания граждан, обречены. Потому что они проводятся старыми античеловечными институтами, их целью вовсе не является разрушение этих институтов, и совсем наоборот - они в конце концов неизбежно послужат укреплению этих самых институтов. То есть и не реформы они никакие, что и правда - и типично, и провально.