Сегодня, безусловно, поворотный день в российско-украинской войне. Доктрина, которая впервые прозвучала из уст генерала Рудского 25 марта, стала практически официальной в устах Шойгу сегодня: Кремль делает вид, что выполнил глобальные задачи на украинской территории, отказывается от действий на киевском направлении и сосредотачивается на юго-восточном театре. Войска, вроде, уже начали понемногу отходить из северных районов. Таким образом, Кремль уже в второй раз изменил план кампании: сначала провалился блицкриг и принята была доктрина позиционной войны с осадой-обстрелами крупных городов, теперь и эта доктрина отправилась в ведро.
 

Можно долго спекулировать, является ли этот поворот результатом ползучего бунта военных или необходимой перегруппировкой, связанной с тем, что военные украли половину армии. Суть не в этом. Фактически, на данный момент на переговорах Кремль пытается как можно дороже продать свою неспособность взять Киев и действовать на нескольких фронтах одновременно. То, соглашение, которое сегодня как будто вырисовывается, безусловно, не является ни окончанием войны, ни договором. Скорее это перемирие. Чем отличается перемирие от договора? Тем, что в соглашение стороны записывают принципиально разные понимания будущих границ и даже зон фактического контроля. Это позволяет им немедленно остановить огонь, несмотря на обоюдную неудовлетворенность результатами кампании. Но это же позволяет в любой момент отменить подписанную бумагу, если одна из сторон видит возможность изменить положение в свою пользу. Поэтому нынешние переговоры справедливо назвали Минском-3.
 

Из такого понимания ситуации вытекают несколько следствий. Во-первых, сейчас не ясно, что Кремль считает для себя зоной контроля и целью контроля. Готов ли он ограничиться Донбасом? Или намерен удерживать также Запорожье и Херсон? В этом случае половина «Новороссии» и сухопутный коридор в Крым станут «призом» Кремля. А утверждения Путина и кремлевской пропаганды, что война закончилась успехом, будут выглядеть не столь уж беспочвенными, если сравнить новую зону контроля с прежней. Угроза окончательного присоединения этих территорий к России будет использована в торге вокруг санкций, а на оккупированных территориях будет развернут широкий террор против несогласных. Наконец, принципиальное значение будет иметь то, как будут сформулированы ограничения «нейтральности» для Украины. Перемирие, также как период с 2014 по 2021 г., может быть использовано Кремлем для подготовки новой, более дееспособной группировки. А что будет делать Украина? И как можно гарантировать ей будущую безопасность, если НАТО по-прежнему не возьмет на себя риски прямого столкновения с российской армией.
 

И здесь есть вопрос, который представляется мне даже более важным, чем все предыдущие. Вопрос о новой архитектуре коллективной безопасности по модели «Больше, чем НАТО». 6 апреля в Брюсселе во встрече министров иностранных дел альянса примут участие также министры Австралии, Финляндии, Грузии, Японии, Республики Корея, Новой Зеландии, Швеции и Украины. Министры будут обсуждать много вопросов, хотя, по сути, для этого состава участников есть один главный вопрос. Последние недели продемонстрировали одну фундаментальную вещь: новая архитектура коллективной безопасности должна базироваться на принципе безусловной защиты, который подразумевает гарантии ядерной защиты для неядерных стран, являющихся участниками новой системы коллективной безопасности и не являющихся членами НАТО. Этот новый подход является, по-моему, в сущности, безальтернативным, хотя и неполным ответом на те вызовы, которые сформировало нападение России на Украину. Эта новая доктрина сдерживания станет ответом на доктрину ограниченного ядерного удара, которая стала одним из главных страхов последних недель.