Как ни странно, мы, вне всякой связи с альбомом, тоже вышли на детскую тему. Впрочем, в качестве детей в нашей беседы выступили народы России и Украины.

Итак, немножко про музыку, чуть-чуть про поэзию, и в завершение «про политику»: всё, как мы любим.

В разговоре участвуют оба фронтмэна группы - Владимир Ткаченко (это который светлый и поёт про «Парабеллум», «Гагарин, я вас любила,о» и «Самую красивую девушку в мире») иМаксим Кучеренко (соответственно, брюнет и поёт про «Очень хочется в Советский Союз», «Прости меня, алкоголь!» и «Кровь Микки-Мауса»).

Ребята выстояли и не поддались ни на одну мою провокацию. Мои искренние поздравления по этому поводу.

«СП»: - Итак, седьмой альбом. Как ощущения?

Владимир Ткаченко:

- У меня сезанновская неудовлетворённость немножко есть. Я бы ещё кое-где красочек добавил, а кое-где фон сменил. Мы же не подшипник делаем и не спортивный суперкар, можем где-то и ошибиться. Я беседовал с одним немолодым человеком, которому альбом страшно не понравился, и он мне сказал, что если бы ему было интеллигентно всё равно, то он бы назвал альбом пёстрым или разнообразным. А поскольку он честный фраер, то считает, что в альбоме нет цельности и единения, и поэтому он распадается на двенадцать слабых частей. К чему это я? Мне такие формулировки очень нравятся. Мы альбомная группа, для нас важно традиционно их выпускать, сознавать, что вот сейчас мы такие, а два года назад мы были вот такие, а ещё через два года будем вот такие. Альбомы - это годовые кольца на дереве «Ундервуда». До дубов елизаветинской эпохи мы, конечно, не дотянем, но ещё штук пять-шесть записать хотелось бы. А то, что он пёстрый и разнообразный, так в этом его и прелесть. К прочим ощущениям ещё прибилось ощущение повышения качества студийной работы. Но через год оно пройдёт.

«СП»:- Честного фраера я не слышал (и с ним, кстати, не очень согласен), зато в одной рецензии прочитал, что вы «повзрослели» (и с этим как раз солидарен). Вы сами как воспринимаете такую оценку - иронически? Или есть ощущение, что какие-то вещи стали уже совсем зрелыми, и вы, если не повзрослели, то «доросли» до самих себя в некоем идеальном своём состоянии. В конце концов, как нас учила античность, 40 лет - расцвет мужчины. Или, как в песне Максима сказано, «молодость в попе»? Или расцвет внутренней молодости не помеха?

Максим Кучеренко:

- Мик Джаггер и Иосиф Кобзон демонстрируют вечную молодость, и в 70 лет не покидая сцену. А Шнур как то сказал: «Ребзя, если вы меня увидите на сцене в 45- прошу, пристрелите». Ну, вот и мы пока цветём, как Бог даёт.

Сорокалетнему мужику в нашем мире, если он не всё «пролабал» живется неплохо: и материально и прочее. «Прочее» - это особенности современного института брака и семьи. Правда, сейчас тенденция - семью удержал в одном браке - всё-таки герой. Обвал разводов приостанавливается. Брак стал стоить денег. Разводиться дорого. Многодетность с разными женщинами - всё равно ты в чьих-нибудь глазах чудак. А многодетность в одном браке - ты герой. У меня третий ребёнок с женой родился: все прямо гордятся за меня. А это жене спасибо, и тёще, и родителям - они моя маленькая империя, в которой мы можем позволить себе демографическую программу.

«СП»: - Семейная империя - это отлично, мы с Максимом знаем о чём речь. Но вот о другой империи - которая возникает внутри группы. Вы ещё не начали ругаться из-за количества и расстановки песен - мол, моя будет первая, а моя не будет последняя, а тут вообще надо две моих, а твоя пусть идёт тринадцатой?

Владимир Ткаченко:

- Это не в нашем корпоративном стиле. В дуэте всегда есть свои правила игры, и поэтому некоторые традиционные текущие задачи – распределение треков, кто начинает, кто заканчивает и так далее – всегда имеют своё логическое разрешение. Обычно мы чередуемся. Наш дуэт, знаете, немножко не похож на остальные, мы гипертрофированно разные люди с одинаковыми полномочиями. А вокруг много опасностей и соблазнов. Поэтому приходиться поддерживать внутреннюю дисциплину и быть в диалоге. Тем более, у нас группа, мы ж не Саймон и Гарфанкель, которые уже 30 лет друг с другом не разговаривают, но до сих пор вместе выходят на сцену.

«СП»: - А кем (или чем), прошу прощения, вы вдохновляетесь для своей работы? Я как-то прочитал у поэта Вадима Шершеневича, что чужое стихотворение вдохновляет больше, чем, к примеру, вид ночного костра. Соответственно, и чужая песня тоже. Не то, чтоб вдохновляешься сделать что-то точно такое же, нет - вдохновляешься на то, что сделаешь другое, но столь же замечательное. Ну, так, что у вас там с кострами, стихами и музыкантами?

Максим Кучеренко:

- Шершеневич прав. Кортнев Алексей как-то прокомментировал этот факт желанием «потягаться» с первоисточником. Продолжим повествование о великих: читал я тут биографию Мика Джаггера. Дочитал до того момента, где Роллинги в Гайд-парке играли концерт на 350 тысяч человек. В честь погибшего экс-гитариста Брайана Джонса Джаггер прочел элегиюШелли «Адонаис» и выпустил в небо 250 тысяч белых бабочек. Я тут же к первоисточнику. Шелли - поэта 18 века, великого предшественника Байрона я, конечно же, читал. Но, тут проняло особо: строфа могучая и пластичная как дубайский небоскрёб. Каждое слово как горящее окошко. Перед этим невозможно устоять. Это достойно полумиллиона белых бабочек и раскрытых ртов. Это хочется повторить. Это даже больше, чем музыка. Музыка приходит потом как вторичная сила. Так Пушкин притянул Чайковского и Глинку, а Маяковский -Свиридова. Сначала было слово.

«СП»: - Эх, ты! Это льстит любому поэту. Спасибо, Максим, что ты это расшифровал. Это надо было когда-то сказать. Вернее - повторить... Мне тут показалось, что Володя знает такого барда, которого зовут Михаил Щербаков. В песне «Шевченко, 19» есть такие отличные, иронично-абсурдистские куски, которые лично у меня сассоциировались с Щербаковым. Нет? Показалось?

Владимир Ткаченко:

- Я знаком с творчеством Щербакова, мне оно симпатично. Он уверенный мастер, сети плетёт отлично, но это, конечно, чисто бардовская структура. Там и чувственный гипертекст, и музыка интересная, и всё очень плотненько. В отношении бардовской песни, как стиля, всё идеально. Но мы занимаемся поп-роком, и поэтому нам нужен инструментальный воздух и нелинейные тексты.

Тут другая химия. А «Шевченко, 19» - это патетический крик в детское время, состоящий из не повторяющихся ни по эмоциям, ни по мелодиям частей. То, что оттуда вернулось эхом – голос моей бабушки. В словарях рок-музыки данный вид связи называется песня-коллаж.

«СП»: - Спасибо за информацию, про «детское время» я тоже, естественно, догадался. А у вас самоидентификация какая? Вы украинская группа, поющая на русском языке? Или русская группа, родом с Украины? Или пофигу на идентификацию?

Максим Кучеренко:

- Россия и Украина объединены тем, что и здесь и там живут «дети». Европа, Америка - это «взрослые». Они серьёзные и разумные. У них деньги у них стабильные кредитные ставки. У них скука и толерантность.

Народы бывшего СССР - это осиротевшие дети. Они потерялись и забыли, что они потерялись. Мы одни из этих детей. В России живут дети которые хотят быть похожими на взрослых. В Украине очень «детские» дети - капризные, любящие удовольствия, шум-гам, хаос и безнаказанность.

В Росии могут отшлёпать детей.

Всё бы было и вовсе сказочно, если бы «дети» не убивали «детей» и не строили тюрем, в которые друг друга сажают.

Психический мир человека в моём понимании - это дискретная вещь. То есть состоит из частей.

Наше «раннее Я» - примыкающее к миру детства - украинизировано. Это речь наших бабушек, это знаменитые детские передачи на украинском телеканале УТ-1 в 80-е, это украинский прогрессивный панк в лице группы «Братья Гадюкины» и «Вопли Видоплясова» и хард-писателяПодеревьянского... Читать интервью полностью на Свободной прессе