— Евгений Робертович, расскажите, в каких условиях вы содержитесь? Какая камера, содержание, питание?

— Камера 15 квадратных метров, окно очень высоко с четырьмя решетками, поэтому кусочек неба виден в мелкую сетку. Вся мебель привинчена (кровати, стол, скамья). Туалет есть в камере. Два человека — я и он, товарищ и сосед. Раньше было четверо. Двое ушли на свободу.

Кровати металлические, тюремные, в крупную ячейку из металлических полос. Радио не работает, телевизора нет, газет и журналов тоже, общение запрещено везде, включая прогулку: по одному часу в день в таком же 15-метровом дворике на чердаке, то есть на крыше - сверху решетка плюс колючка. Гуляем покамерно под громкую музыку, чтобы нельзя было перекрикиваться. Иногда гуляем во дворике, который любил Платон Лебедев. Это даже не дворик, а бетонный мешок.

Питание — тюремное. Лучшее, что здесь дают, — это гороховый суп и гречневая каша. Остальное, как говорят арестанты, — баланда. Но нам приходят передачки и интернет-покупки от друзей, знакомых и незнакомых. Спасибо им огромное. Без этого было бы сложней!

С бытом нормально, как в армии. Я вот думаю, может, мне на свободе тоже мебель прикрутить к полу, а заодно и кружки с тарелками? Кондиционера здесь нет, конечно. Мы в особом корпусе, там, где все ограничено до минимума. Ну и ладно! Окно, точнее стекло, здесь снимают на лето, а на зиму опять ставят.

- У вас «на воле» старенькая мама и дочка, которой только исполнилось 18 лет, - передачи приносят?

- Родных я ничего не просил передать. Не стоит им тревожиться за меня, им